|
– Что-то я разоткровенничался. Извините, товарищ старшина, не говорите никому. Вы поймите меня, здесь мы на волоске от смерти, и хочется быть откровенным, как с близким другом.
– Можете меня считать своим другом, – успокоил я Тимофея и Петю, – обращайтесь ко мне на «ты». Ты, Тима, правильно говоришь, ведь мы на волоске от смерти, и должны доверять друг другу. Без крепкой дружбы на войне нельзя. А что касается немцев, то мы тут ничего не изменим, убивать их придётся, иначе победит Гитлер.
В это время Петька, вдруг, захотел покурить и выхватил изо рта Тимофея папироску. Тимофей стерпел это и закурил другую, последнюю из пачки «казбека». Однако на Петьку нашло озорство, он отнял у Тимофея и вторую папиросу. Между ними началась возня. Тимофей пытался восстановить справедливость. При этом Петька громко хохотал, забыв, что мы находимся на передовой. В тот момент стрельбы поблизости не было.
– Прекрати хохотать, – ворчали мы на него, – немцы услышат.
Пришлось дать ему по шее, подзатыльника не отвесишь, он был в каске, скрытой под капюшоном маскхалата. После затрещины Петька успокоился, докурил папиросу и продолжил наблюдать за противником. Вдруг он выстрелил. Я спросил, куда он стрелял. Он ответил, что по изоляторам на столбе электролинии. Пришлось сделать ему предупреждение. Однако, через некоторое время, он вновь выстрелил по птичкам, сидящим на проводах. Я в это время сворачивал самокрутку, так как папиросы закончились, а Тимофей перематывал портянку. Моя зажигалка была у Петьки, и на моё требование отдать зажигалку он не ответил, а продолжал стоять, облокотившись на край окопа. Тогда я дёрнул его за полу шинели, и он безжизненно сполз вниз. На лбу у него, чуть выше глаз, фонтанчиком текла кровь. Сомнений не было: вражеский снайпер засёк нашего непослушного товарища и расправился с ним. Так, недисциплинированность бойца стоила ему жизни. В дальнейшем, на всех своих занятиях, я рассказывал снайперам этот случай.
Тимофей от неожиданности был сильно напуган. Ему ещё не приходилось бывать в подобных ситуациях.
– Что ж ты, Петька, натворил, – говорил он со слезами на глазах. По рассказам Тимофея я понял, что он воспитывался в культурной семье, и был очень чувствительным и сентиментальным по своему характеру.
– Ладно, Тима, не расстраивайся, – пытался я его успокоить. – Давай думать, как отомстить за Петьку.
И тут я решил поговорить с ним по-немецки, чтобы отвлечь от грустных мыслей, и проверить, знает ли он этот язык, если жил в Германии. Как и следовало ожидать, он ответил мне на чистом немецком языке, с Берлинским произношением.
– Почему же ты не пошёл в разведчики? – спросил я его.
– А как я объясню, почему знаю немецкий. Начнут докапываться и узнают, что я сын врага народа. С такими, как я, не церемонятся, сразу отправили бы в штрафбат.
|
