|
Город бомбили самолёты, чёрный дым закрыл небо, и стало темно, как ночью, лишь свет от пожаров рассеивал темноту. Этот дым накрыл и Розенау. Большого страха я не ощущал, но нервы были на пределе.
Генерал Галицкий писал в своих воспоминаниях: «Над городом поднялся полуторакилометровый густой столб чёрного дыма и пыли. Это было захватывающее зрелище. Такого мощного удара авиации до этого дня я ещё не видел никогда».
Через несколько часов, наш батальон заменил другой батальон. Пришла снайперская пара, состоящая из Кости Смирнова и Саньки.
– Идите в тыл, – сказал мне Санька. – Теперь наша очередь пробивать оборону фрицев.
Третий батальон вышел из боя. Центр Кёнигсберга сильно горел, ветер нёс оттуда дым и гарь. Дышать становилось тяжело, хотелось куда-нибудь спрятаться и отдышаться. Мне надо было найти командира полка, чтобы согласовать с ним действия снайперов, и я стал спрашивать встретившихся офицеров, где находится командный пункт. Меня направили в нужную сторону, дали солдата-проводника, но он не сориентировался, вместо подвала, где располагался КП, привёл меня в другой подвал. Там прятались мирные жители, среди которых было большинство детей разных возрастов. Со мной шли несколько командиров подразделений, в том числе старшина из роты сапёров. Это немолодой, крупный мужчина, с рыжеватыми усами. Все мы выглядели ужасно: шинели грязные, местами обгоревшие, лица закоптелые, как у шахтёров. Естественно, что прятавшиеся в подвале люди, испугались нас.
– Сколько же здесь детей! – воскликнул усатый старшина. – Чем дети то провинились перед господом богом? Ведь тут кромешный ад.
Другой офицер зажал нос и, спускаясь по лестнице, сказал:
– Да в этом подвале газовая камера, они все задохнутся. Углекислый газ тяжелее воздуха, он стелется по земле и опускается в подвал. Надо бы их вывести наверх, хоть там и несвежий воздух, но всё же лучше дышится.
Большинство детей в подвале спали или были без сознания от угара. Взрослые тоже имели бледный и болезненный вид. Они настороженно смотрели на нас, не понимая, о чём мы говорим. Свет от коптилки высвечивал их испуганные лица. Усатый старшина присел на корточки перед детьми, и улыбнулся, сверкнув зубами, как негр. Он протянул руку к маленькой девочке, чтобы погладить её по головке, но мать испуганно отодвинула её. Девочка открыла глаза и сказала: «Папа». У немцев маленькие дети часто родителей зовут, так же как и русские, «мама» и «папа». На старшину это произвело впечатление, на его глазах выступили слёзы
– Она совсем, как моя дочка… – с умилением произнёс он.
Старшина вытер слёзы рукавом шинели, от чего на его лице копоть ещё хуже размазалась.
– Мадам, вы не бойтесь, у меня тоже есть дети, киндеры. Вам надо выходить из подвала.
Я перевёл женщине слова старшины, и та успокоилась. Другие женщины стали повторять друг другу: «У русского солдата есть такая же дочка».
|
